Механизм пространства - Страница 100

100

– Не вижу здесь ничего смешного, герр Эминент!

– Это потому, что вы оперируете миллионами, не замечая единиц. Такой взгляд на мир вредит здоровому чувству юмора. Давайте лучше я расскажу вам, как умрет ваш мальчик. Всю жизнь он проживет аскетом. Спать будет на жестком сундуке без подушки, три-четыре часа в день. Ходить станет исключительно пешком, и даже зимой откажется от приобретения пальто. Но однажды друзья, обеспокоенные жестокими декабрьскими морозами, уговорят его надеть шубу и поехать в экипаже. В итоге мальчик подхватит воспаление легких и отойдет в мир иной. Право слово, если я захочу убить кого-нибудь, я подошлю к нему друзей с добрыми советами. Это действенней холеры…

Китаец залпом допил свой кальвадос – как воду, не поморщившись. На желтом, словно лакированном лице Чжоу Чжу отразилась целая гамма страстей. Чувствовалось, что он верит ясновиденью собеседника, точному в области фактов, но не доверяет выводам Эминента.

– Вам повезло, герр Чжоу. Портрет мальчика – единственный. Всю жизнь он запрещал себя рисовать. Странная прихоть, не правда ли?

– Я не мог ошибиться. Пускай я скверно различаю отдельные судьбы, но я видел конец привычного нам мира. Корень катастрофы – в ублюдке князя Гагарина! Возможно, он сделал какое-то открытие? Невостребованное современниками? И спустя много лет…

– Он сделал открытие. Он предложил организовать сеть научных центров, где будут собирать рассеянные в пространстве молекулы и атомы, из которых состояли тела наших предков. С целью их дальнейшего возрождения. Полагаете, здесь кроется корень Апокалипсиса? Собираем атомы, просеиваем через сито, склеиваем в големов… Ваш мальчик всю жизнь прожил монахом, не познав женщины. Дескать, цель жизни – не рождение детей, а воскрешение отцов. О воскрешении матерей он не говорил. Прогресс для него – выход человечества из русла истории.

– Он – буддист?

– Он – блаженный.

– Пророк? Основатель новой религии?

– Не думаю. Во всяком случае, его не распнут на кресте, и он не двинет арабов на священную войну. Горизонт моего прозрения ограничен, но мальчика после смерти скоро забудут. Философы непопулярны в массах. Особенно если они помешаны на противоестественных формах бессмертия… Скажите, герр Чжоу, как давно вы воскресли в этом теле?

– В этом? – китаец ничуть не удивился вопросу. – Двадцать два года назад. Позвольте и мне ответить вам любопытством: как давно вы умерли, герр Эминент?

– Да уж треть века минуло…

– В могиле лежит какой-нибудь бродяга?

– Вы очень проницательны. Только не какой-нибудь, а крайне питательный бродяга. Я долго присматривался к нему, прежде чем погрузить в египетскую летаргию. Его эманаций мне хватит до середины этого века. Потом, конечно, придется заменить беднягу – так меняют истощенные батареи…

Оба надолго замолчали. Китаец вертел в пальцах тросточку, ловко ухитряясь ничего не задеть. Голова змеи мелькала над столом, словно готовясь атаковать. Эминент играл пробкой от бутылки. Подбрасывал щелчком пальцев, подставлял ладонь, ловил – и снова отправлял пробку в полет.

Со стороны это выглядело соперничеством двух жонглеров.

– Я благодарен вам, – наконец произнес Чжоу Чжу. – Не могу сказать, что вы до конца успокоили меня, но это неважно. Чудак-философ? Я бы предпочел военного или ученого. С ними проще бороться – они не так продолжаются во времени, как философы. Никогда не знаешь заранее, в какой момент идея превратится в губительный пожар.

– Позвольте с вами не согласиться… – начал было Эминент.

Но китаец перебил барона:

– Я – ваш должник. На некоторое время я задержусь в Европе. Если вы чего-то хотите от меня – я готов служить вам.

– Хочу, – Эминент спрятал пробку в карман, понюхал кончики пальцев и безмятежно потянулся. – Вы сядете на мой корабль и спуститесь по Сене до Парижа. По дороге мы вместе подумаем, чем вы можете быть полезны мне.

– На ваш корабль?

– Любое судно, идущее в нужном направлении – мое. Равно как и ваше, герр Чжоу. Посвященные не испытывают затруднений в средствах передвижения. Кстати, вы действительно не помните меня? А ведь я не менял внешность…

Китаец развел руками:

– По-моему, мы видимся впервые.

– Ну как же! Бавария, Ингольштадт, университет; орден иллюминатов… Anno Domini 1783. Вы изучали естественное и каноническое право. Записались русским князем… Нет, не Гагариным, – барон подмигнул: дескать, шучу. – Енгалычев, или что-то в этом роде. Да, точно: Петр Енгалычев, потомок Ишмамет-мурзы. Безошибочный ход: мы, немцы, не отличим татарина от уроженца Поднебесной. Вы тогда носили другое тело. Но дух… Дух невозможно скрыть, герр Чжоу.

– Погодите… – китаец нахмурился. – Нет, не могу вспомнить. Вы уверены, что мы встречались?

– Разумеется. Я в те годы был, можно сказать, неофитом, – Эминент с силой провел ладонью по лицу, стирая воспоминания. – Начинающим. И, главное, живым. Покажите мне еще раз ваши ножницы. Спасибо… Алюминиум?

– Серебро Тринадцатого дракона.

– Дорогая игрушка. Я читал в «Times» про вашего тезку, генерала Чжоу Чжу, объединителя Китая. Если не ошибаюсь, генерала убили свои же, путем заговора – шестнадцать веков тому назад. В стране начался мятеж, Китай рассыпался, как трухлявый пень, и был завоеван гуннами. Но оставим историю профессорам. Английский журналист, посетивший место погребения, писал, что тело вашего тезки было захоронено в удивительной гробнице. Металлические узоры на крышке саркофага, пряжки ремней на теле покойного… – барон пощелкал ножницами. – Как вы назвали этот металл, герр Чжоу? Серебро дракона?

100